На самом деле, на пути в Москву со мной ужасно много говорили, знакомились и всё такое. Было много вопросов о том, куда я еду, откуда я вся такая необычная, почему у меня фенечки и айпод…  

В общем-то, поездка в автобусе была совершенно как всегда, за исключением того, что провожал меня папа. Вышло весьма неловко и тяжело, зато искренне. И да, со мной сосед совершенно не контактировал, да, пожалуй, это и к лучшему. Совершенно обычные три остановки за 10 часов, совершенно обычная квадратная моя задница, совершенно обычные траблы со сном.

Кстати, про сон. Последний… мнэ… месяц, кажется, я жила в режиме зомби и куда чаще ложилась эдак в 5-6 утра, а то и после 9-ти. Соответственно, спать «по-человечески» я начала только в Америке, то есть вчера ночью. До этого были сбитые дни и дедлайны, а потом — дорога.

На вокзале в Павлодаре… мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь встретил. Даже с учетом грязной головы, зеленого лица и всего такого, мне просто было необходимо. Но я была голодна, спала в последний раз за двое суток до этого, кажется, а единственный оставшийся в Павле мой друг как-то проигнорил сообщения. Впрочем, это в его духе, а я совершенно не обижаюсь на это.

Собственно, добравшись до кровати и проспав 7 или 8 часов, я вдруг сообразила, что надо бы вставать, потому что бабушка уже плюнула на попытки меня разбудить. Вообще-то я хотела поспать всего 2 часа, а потом типа идти на вокзал за билетом на электричку. В итоге, это сделала бабушка, пусть и в ближайшей кассе.

Короче говоря, впервые я проехалась не просто в электричке, а в третьем классе (ездила только во втором). Так себе затея, честно говоря. Да и дневная электричка — это вообще что-то неприличное, как дневной автобус. Женщины, дети, разные запахи, невозможность за 6 часов достать ноут толком… Кстати, побывала на вокзале в Экибастузе, где часто бывала в детстве, а в возрасте подростка встречала там свою больную однополую любовь. Так себе впечатления. Мелкие.

Собственно, после этого электричка наполнилась до краев, так что ни дышать, ни читать, ни что-либо еще делать было просто невозможно. Слава блюзу, пошел бодрый такой дождик, который сопровождал нас всё время до Сатаны.

В городе произошел еще один забавный случай, напомнивший Питер: заходим мы с моим дядей Женей в какой-то русский ресторанчик, типа «Пышка» или что-то в этом роде. Дерево, резьба, костюмы — все шикарно. Только 90 процентов посетителей и абсолютно весь персонал — азиаты. В Питере тоже так частенько. Удивлялась сильно.

В общем-то, путь до Москвы был каким-то не особо запоминающимся. Мечтала, летала, петь хотелось.

Вот так.

В общем-то, я второй день нахожусь в Америке, штат Калифорния. У меня не слишком много времени, чтобы описывать, как, почему и что тут происходит, каким образом я тут вообще оказалась и что же теперь с этим делать, но постараюсь выкладывать понемногу. 

Может быть, это кто-то будет читать.

А комментарии — это вообще прекрасно.

Третью ночь я провожу в полном одиночестве в квартире.

В одинокой квартире.

И всё-таки в верхнем правом углу экрана — божественно красивая спина, ровное дыхание и редкие акробатические этюды во сне.

Это разговоры под Пинк Флойд, красивые женщины, курение на подоконниках и море ощущений.

Мне давно не было так спокойно.

Половина одиннадцатого. Жарко, темно, устало.

Закончился «концерт». У меня болят пальцы, жутко и остро — я не привыкла к 12 струнам и металлу.

Концерт… ха. Меня пригласили в рок-бар, чтобы «зажечь тусовку» перед танцами и весельем. Они как раз закончат играть в мафию, сказали они. Публика тебя любит, сказали они.

Всякое бывает, и неудачи, и внезапные взлеты. И неподходящая публика, и пальцы устали за целый день игры, и их уши не были настроены слушать песни — им хотелось слушать сплетни и бредни. Всё это вполне понятно, объяснимо и логично. Всё ясно. Всё поправимо.

Но честное слово, меньше всего хочется петь ещё и ещё. Агрессивная, брюзжащая, сонная, пьяная публика -не важно, их можно заставить слушать. Но вот с равнодушными я дела иметь не хочу.

10 дней. Осталось 10 суток до того момента, как я приземлюсь в городе-мечте.

Осталось 10 суток до начала экзаменационного марафона и прогулок с отцом под небом столицы.

Северо-Западной столицы, разумеется.

Мне вот до сих пор любопытно, когда ж наступит дедлайн? Я просто не могу заставить себя учиться. Я общаюсь с людьми, я пишу блог, играю, хожу по скучным барам, читаю книги, сплю… Так больше нельзя. Надо ведь сдать эти чертовы экзамены, чтобы не разрушить свои мечты (уже жалкие ее ошметки, ха-ха), не уехать в Сибирь, где масса замечательных людей, но дурной климат и вообще.

Хотя, может, вправду? Ну его нахрен, и свалить в Томск.

Хотя кому я там сдалась.

Хотя кому я вообще сдалась.

Да и когда это мы сдавались?

Чёрт. -.-

Надо учиться: с

Около трёх месяцев я каждый день проверяю почтовый ящик, каждую неделю бывают на почте.

Мне нужно моё письмо. Я жду его, как на войне, наверное. 

Конверт этот от человека, с которым я не общаюсь уже. От человека, который сейчас обо мне и не помнит. И не дай блюз ему это читать (читаешь — притворись, что это не ты).

Это письмо — не просто почерк, приятные слова, чернила и прочие прелести. Это материальный кусочек человека. Это целый психологический портрет. Это содержание моего недалекого прошлого.

Я знаю, что оно не придет ко мне, ведь человек не клеил марок, да и слышалось мне, что 600кг груза Почта России такие умудрилась недавно потерять. Я знаю, что я ничерта не поменяю. 

Но каждый день, каждый раз, как выхожу из дома, я проверяю почтовый ящик.

Завтра я снова появлюсь на почте. И снова на меня посмотрит эта усталая женщина с кругами пота и взмыленными волосами. И скажет, что она ничего не может сделать, что ничего не пришло.

Но вдруг?

Финальный школьный концерт. Номера, танцы, песни, стихи — шик, блеск и отработанность.

Звучит последняя песня в исполнении старшего хора, и на сцену бочком, взявшись за руки, выползает 11 класс. Белые майки, джинсы, радостные лица. 

Все надеятся друг на друга, надеятся на себя. Мы почти не репетировали, так что никто не знает ни слов, ни движений. Ясно одно:если не будет общего драйва — мы пропали.

Косяк №1. Комбик хрипит, шумит и не желает работать. Гитарист просит минуту, чтобы разобраться. Руководство считает, что времени нет и включает минус неожиданно для гитариста, исполнителей и зала. Минус звучит крайне тихо, и акустика зала не позволяет услышать людям что-то, кроме наших голосов и ритм-секции на записи.

Косяк №2. Из-за внезапности вступления класс теряется, мечется глазами. Первая строчка у многих вылает из головы, движения смазаны.

Мы быстро восстанавливаемся, в припеве чувствуется мощь. Зал оживает, начинает хлопать. Глаза блестят — наконец всё налаживается.

Косяк №3. Нет, не налаживается. Из-за плохо слышимой мелодии поющие невольно ускоряются и забегают аж на полтакта вперед музыки. В итоге непонятки и одергивания во время выступления.

Совершенно неважной становится мелодия. Совершенно безнадежными и злыми — глаза 11 класса.

Свет выключается, горят петарды, звучит соло. Зал ревет — им плевать на исполнение, у них перед глазами красивые фигульки.

Сыплет конфетти, последний припев тонет в апплодисментах.

Знаете, выступление было отвратительным. И вспоминаются слова Рэя Брэдбери: "Когда на фильм тратится мало денег, люди лучше работают — они начинают шевелить мозгами, а не уповать на технику."

Всё кончится.

Начнётся эра, придёт золото.

Погаснет свет. Качнётся колокол.

Страшно.

Мне страшно не из-за делёжки мест

И путей истинных,

Мне страшно от перспективы поставить крест

Из каких-нибудь лиственных.

Ну и немного — из-за звона.

Солнце не колебалось, когда пришлось взойти

И тысячу раз до, и две — после

Откуда-то из-под земли.

Оно вообще не знает, что куда-то всходит,

Оно горит о бытие звезды.

Нельзя назвать сравнение нелепым - 

Сравнение букашки и звезды.

Всё относительно к любому человеку.

Медаль скрывает знанье третьей стороны.

Знаете, я редко даю деньги попрошайкам.

Знаете, я вообще редко что-то даю им.

Если ко мне подходит грязный мальчик и просит денег на хлеб, я скорее куплю ему хлеб, и пусть он уйдет в обиде, проклиная меня и чертов мир. Да, мальчик, я знаю, что вечером ты вернешься в свою подворотню или подмостовье, и там тебя будут бить за то, что ты принес бесполезный хлеб вместо нескольких копеек. Но наверное, если так все происходит, пора что-то менять. А пока получается, что деньги мои уйдут не на что-то нужное тебе, мне или кому-то еще, а на укоренение позиций бездомности, бомжевания и разложения в чистом виде.

Есть один человек, которому я с радостью отдаю деньги, продукты, улыбки. Но попрошайкой его звать нельзя. Звать его нужно дедушкой Витей. Он всегда сидит на крылечке оптовки, рядом с рынком. Опрятный, скромный, с вечно пустой кепочкой и старым костыльком. Когда я иду мимо, я всегда останавливаюсь у прилавков и покупаю ему яблочко. Он каждый раз радуется, как ребенок.

Сегодня у меня были деньги. Да, они были на то, чтобы прожить 5 дней. Ну и что? Я купила ему яблок, овощей, паштет и молоко, макароны и пачку чая. Его благодарность и полуслепые глаза, которые светятся воскреснувшей верой в человека, достойны этого.

Я буду заботиться о нем так. А может, напрошусь на чаек когда-нибудь. Если у него есть место, где он пьет чай, разумеется. Я принесу ему булочек, пирожков и пачку хорошего чая и сахара. И он расскажет мне, что работал сварщиком, а может, академиком. Я услышу о том, как он был на войне, а может, и не был вовсе. Наверняка, если у него есть дом, то он очень скромный, пустой и чистый. А может, у него даже когда-то была кошка. 

Я люблю, когда ко мне тянутся бездомные собаки и кошки. Они бегут за мной, они вытягивают шеи для ласки. А я покупаю им сосиски.

Это не желание выглядеть добреньким и светлым.

Это не повальное чувство жалости.

Это равноценный обмен. Уличные существа — живые. И они с гордостью об этом говорят. Только подойди, прояви заботу и внимание, и они поймут, что ещё не все мертвы и гнилы. И что можно жить. И жить лучше, и дальше, и больше.

Я ни разу не шучу. Я не могу найти свою вену. Сейчас объясню.

Дело в том, что болею я сейчас пневмонией, для лечения коей терапевт прописала мне курс уколов в вену — натрия хлорид + амбробене и кальция глюконат. Соответственно, выписала направление в процедурный кабинет. Здесь стоит сказать отдельно.

Процедурный кабинет №8 в Семейной Амбулатории №2 N-ного города — вообще довольно чудесатое место. «Ежедневно, с 8:00 до 12:00 процедурный кабинет работает в процедурном и заборном режиме» — ей-Бо, да им нужно рекламу делать, так это всё чудесно выглядит. На деле: постоянно пополняющаяся очередь в тесном коридорчике около регистратуры (самое людное место, а чо бы и не потолпиться, товарищи?), где есть 3 маленьких лавочки, рассчитаные каждая ровно на 3 попы, и никак не больше. И поверьте, совершенно плевать, что добрая половина посетителей — люди от 60 и выше, ведь комфорт утопающего — дело рук самого утопающего.

Утопающие, однако, не теряются и вмиг приклеиваются к лавочкам — намертво, и им тоже становится плевать.

Я не знаю, кого здесь ругать и имеет ли смысл ругаться вообще. На днях одна медработница сказала примерно следующее: «Вы радуйтесь! У нас вот медицина бесплатная! И вообще, о каких условиях может идти речь, если мы вам тут жизнь спасаем?» Согласна. Только вот интересно, обязательно ли забывать об условиях, когда лечишь людей? Если бы доблестные врачи вашей скорой помощи сейчас наспех и при свете налобного фонарика ампутировали бы мне зараженный палец или если бы делали искуственное дыхание — словом, всё, что входит в разряд внезапной, экстренной помощи — я бы не просто забыла об условиях. Таким людям нужно ставить памятники. Но позвольте, вот туточки — кабинет плановых процедур. Неужели нельзя хотя бы коридор лавочками снабдить?

Воистину мы заслуживаем того, что с нами происходит. Жалуемся на больницы — сами моментально выносим и крушим любые скромные попытки сделать жизнь в очереди, а также в общем в больнице, более терпимой. Вчера я видела старичка, он всегда приходит на процедуры. Он ветеран ВОВ, тихий и скромный, никогда не занимает сидячее место (а ведь ему уже точно за 70), никогда ни с кем не ругается. А знаете, что ему ответили бегемотообразные создания лет 50-60, усевшиеся на лавку, как на жердочку, в ответ на его робкую просьбу пропустить вперед? "Ничего, мы тут все ветераны, потерпите, никуда не денетесь". Я не знаю, что говорить. У меня опустились руки.

Собственно, изначально мне хотелось написать совершенно не об этом. Хотелось написать о том, что ни медсестры, ни врачи, ни я сама — никто не может сделать правильный укол в мою вену — настолько она тонкая и резвая. В результате я сижу на кровати, передо мной на табуретке лежат 2 здоровых шприца, вата, жгут и стоит бутыль водки. Я честно делаю уже пятую попыку, но теперь вена не прощупывается ни в одном месте.

Я по ней скучаю: С

Печально, что пост, в итоге, вышел ни о чем :\